Время шло, но ничего не менялось. Я получала среднее образование в смешанной русско-узбекской школе, в русском классе. Некоторые родители хотели привить своим детям более «европеизированный менталитет» и потому отдавали их туда. Считалось, что в таких классах сильнее программа, так как старались преподавать по российским учебникам. Общество думало, что авторы узбекских изданий не совсем компетентны: иногда в книгах находили несостыковки и опечатки.

Иногда мне было тяжело. Я выходила в коридор школы, как в открытый океан, и встречалась с дискриминацией. Редко, но метко обзывали: «Рус-кукуруз», «Рус-кутынгя папируз». Сначала это злило, а потом я привыкла и перестала обращать внимание. Здорово, что наши одноклассники относились к нам хорошо и дружили с нами. Вот мальчики из узбекских классов лапали, насмехались, шлёпали, толкали со ступенек. Я давала сдачи: половину школы пробегала, чтобы дать пинка.

Сегодня нас меньшинство. Всё меньше русских занимают руководящие должности. Узбеки тянут вверх по лестнице своих, а мы стоим в сторонке. До развала СССР такого не было: дед и бабушка были руководителями, начальница моей тети была русская и нанимала только русских, потому что ей было так легче. Но потом к ней пришли и сказали: «Что это за Россия у тебя в отделе?» Я часто вспоминаю своих друзей: один работает барменом-официантом, другой – пекарем, третий – строителем, подруга – продавщицей. И только один знакомый – директор магазина.

«С кем же связывать свою жизнь?» – спрашивают себя девушки и парни национального меньшинства. Можно найти русского парня, как в моём случае, можно стать второй женой, как моя двоюродная сестра, можно быть любовницей несколько лет без надежды на брак, как моя подруга, потому что её парню мама не разрешила жениться на русской. Но можно найти европеизированного узбека, который может перечить родителям и самостоятельно решать, на ком жениться. Там уж как повезёт, там уж кого разрешат любить.